Как диагноз «Рак» пришел в мою жизнь...
Не готова я была ни к смерти, ни к диагнозу. Всегда казалось, что жизнь недавно началась, что ещё не так давно был детский сад, потом школа, замужество, дети, институт. Всё это быстро как-то пролетело и внутри меня самой жило ожидание или предчувствие, что ещё вот-вот и нагрянет долгожданное счастье, придёт благополучие, распустятся розы, прольётся дождь из небесной манны. Я больше была готова вот к этому ко всему, а не к тому, что доктор взяла пункцию и через неделю без какой-либо подготовки объявила: «У Вас, Татьяна Николаевна, рак».
Потом она ещё что-то говорила, но я не слышала. Очень хорошо, что в онкологии принято распечатывать маршрут дальнейших действий, иначе бы я никогда не сообразила, в какую дверь идти после её слов. Наверное, и она сама понимала, что слова сейчас даже не входят в мою голову. Что некуда им больше входить, что всю меня заполнило одно очень короткое слово – рак. Наверное, нет такого диагноза, произношение которого так пугает и сковывает человека, как этот. В каждом из нас в какую-то подкорку впечатана, вбита, вмурована стойкая равнозначность онкологии и смерти. Смерть. Как, оказывается, она близко подобралась ко мне. У родной бабушки на памятнике выбиты годы жизни: 1890г. – 1990г. Я не прожила и половины! Слёзы просились наружу, но и они застряли внутри комком недоумения. Как это могло произойти именно со мной? Никто в моей семье не болел этой болезнью, я сама ничем особенным за всю жизнь не болела, онкомаркеры не показали никаких нарушений, все анализы были хорошими. Я шла на прием к врачу, практически уверенная в отрицательном результате. И тут такой поворот сюжета. Как мог произойти сбой системы, в какой момент, в чём причина?
Я вышла в коридор, заполненный такими же людьми, как и я. Кто-то уже получил свою бумажку с диагнозом, кто-то ждал своей участи. Те, кто ждал, конечно думали, что вероятности заболеть именно им – мизер. Также, как и я ещё несколько минут назад до входа в кабинет доктора. А теперь мне казалось, что все смотрят на меня, и хотелось, как можно скорее выйти из клиники, отыскать на стоянке перед онкологией свою машину и спрятаться в ней, возможно там разреветься. Слёзы не шли нигде. Не помню, грела ли я машину. На автомате завела и доехала до дома.
На вечер были куплены билеты на комедию в театр в Ангарске. Дома я набрала знакомую женщину, которая умеет выводить меня в реальность. Но та реальность, в которую она попыталась меня вывести, была уже совсем другой. То был день моего личного перехода в иную мерность. Обнаружилась до этого недостающая грань, о которой я просто никогда не думала. На моей системе координат появилась конечная точка. Эта точка уже совсем близко, но в моих силах попробовать отодвинуть её на несколько делений. Собственно, и всё. Можно отодвинуть, а можно ведь и нет.
Пока мой мозг складывал эти пазлы, я рассказала близким людям о случившемся. У близких сообщение тоже встало комом в горле и они начали свой путь осмысления услышанного. В этот же день позвонила подруга и радостно сообщила мне, что ей открыли визу для выезда в Израиль на полгода. Жизнь у людей продолжала двигаться, не смотря на то, что случилось со мной. Снег продолжал идти, машины ехать, всё вокруг не встало, даже не притормозилось. Да я и сама помчалась в Ангарск на спектакль, где ненаигранно смеялась над хорошей пьесой. День до самой последней капли не выпускал меня из своей круговерти. Постепенно отыскалось и в голове, и во мне самой место для других ощущений и эмоций. Слёзы так и не пробились наружу. Устав от насыщенности разнонаправленных переживаний, я заснула, добравшись до подушки, пообещав себе, что пореву завтра.
Что было дальше...
Слёзы прорвались наружу лишь когда я подумала, что не увидеть мне ни замужества, ни внуков от младшей дочки. Именно этот момент оказался самым болезненным. Представила, что на свадьбе у неё не будет ни отца, ни матери. Что ей самой придётся дорасти, дозреть, окрепнуть, встать на ноги, выбрать профессию. И так горько от всего этого стало, так защемило сердце, что слёзы, копившиеся несколько дней, градом вырвались с каким-то нечеловеческим воплем из меня. Я рыдала одна дома, чтобы ни коим образом не напугать и так ошарашенную Симку.
Сейчас, пережив те первые сложные моменты, я думаю, что очень хорошо, что я осваивалась в своём новом статусе осторожно, не делая никаких резких телодвижений.
Думаю, что моё то рыдание было первым шагом к принятию ситуации. Самым первым, до этого я отмахивалась, не желая допускать саму мысль, что у меня рак. Брезгуя, страшась этой мысли, думая, что стоит мне впустить её в себя и тогда я реально заболею.
Проревев вопросы: «почему я?», «в какой момент что-то пошло не так?» и ещё кучу почему, не найдя ответы на эти тупиковые, откровенно говоря, варианты обращения самой к себе, я вышла на отрезвляющий вопрос: «Куда бежать?»
Очевидным для меня было то, что, если я поймала рак не на последних стадиях, значит мне даётся шанс. Шанс прожить год, два… Не известно сколько ещё годов или лет. По правде говоря, вечной жизни мне и раньше никто не обещал, только картинка в голове до этого момента не складывалась в отрезок, ограниченный начальной и конечной точкой. Казалось, что жизнь – это неограниченная линия, когда-то вышедшая из рождения. Теперь геометрия резко изменилась, но прощупывалась некая возможность раздвинуть эти точки. Главное, что есть реальный шанс исправить ситуацию. Это очень большое, скорее всего последнее, но пока предупреждение. И я побежала делать всё от меня зависящее. Не просто побежала – понеслась.
В больницах я не лежала с детства, ну, или с роддома и переход из наружного мира в стационар – ещё то жутковатое мероприятие, которое пришлось пройти. В первый мой больничный день я наблюдала женщину, которая ждала операцию. После химии, лысая, с еле пробившимся седоватым пушком на голове. Женщина была не молода, достаточно крупна собой, но элегантна. За ней уже давно должны были прийти, но время как-то растянулось. Вновь поступивших уже разместили по палатам, а она всё ждала. Одета она была во всё белое – белые компрессионные чулки, белое кружевное нижнее бельё и белая длинная футболка с изображенными крыльями ангела. Кажется, на ней был еще длинный белый халат с капюшоном, отороченным нежнейшим белым пухом, а может я этот халат сама дорисовала в свои воспоминания, так уж мне понравилась дама. Всем своим видом она выказывала нетерпение и трепещущее волнение перед предстоящей операцией, но была какой-то счастливой. Примерно в обед за ней пришли и она торжественно уехала от нас на каталке, как в королевской карете, в операционную. Вернули женщину только к вечеру. Вечером и мне поставили укол, которым накануне была «успокоена» женщина в белом. Уходя в счастливый предоперационный сон, я хотела только одного, не ждать долго утром своей очереди.
К счастью, назавтра за мной приехали вовремя, в девять утра. Компрессионные чулки, купленные накануне в аптеке, оказались такими же нарядно-белыми. Наркоз подействовал моментально.
Очнулась как будто через несколько минут, но оказалось, что через четыре часа. Саднило горло и хотелось пить. Меня резали в действительности долго, ювелирно извлекая бомбу, которая вот-вот должна была взорваться. Бомбу с ядом огромной агрессии, на языке врачей именуемую Her2. Одним словом, всё было очень серьёзно, но легче, чем у той женщины в белом. У неё отняли целый орган и до самой выписки из больницы она усиленно трудилась над принятием своей новой целостности.
Через неделю старшая дочка забрала меня домой. Я покидала стены больницы очень ослабленная с белым цветом лица и нарушенной координацией. Врачи как могли сделали своё дело, аккуратно обезвредив тело от новообразования. Впереди ждали другие этапы лечения: химиотерапия с полнейшим выпадением волос и деформацией ногтей, облучение, таргетная терапия… Я сжала зубы и терпела, полгода не могла говорить о случившемся. Теперь могу.
Что будет дальше...
Что будет дальше? А знаете, на какой вопрос надо ответить, чтобы жить? Да на банальнейший – зачем? Зачем жить? Ни дети, ни домашнее хозяйство не держат. Люди, у кого диагностировали рак, однозначно в своих мыслях сделали шаг навстречу смерти. Подумали, что устали, что всё очень сложно, возможно задумались о смерти, как избавлении от жизненных проблем. Про детей, заболевших раком, так не стану говорить, там свои другие истории. Это я про взрослых. Мир от нас ждёт бескорыстных добрых дел. Каких? Каждому своих, конечно. В каждом из нас вмонтирована некоторая опция, то есть то, что мы не можем не делать. Как пример, в любом коллективе есть человек, который помнит все дни рождения и инициирует поздравление именинника. Вот что-то подобное.
Когда я стала анализировать год, в который я заболела, то наткнулась вот на что. На протяжении довольно длительного времени я организовывала и проводила бесплатные мероприятия, на которых авторы стихов или прозы читали то, что они написали. Название этих мероприятий «Кофейник». Договаривалась с разными кафе города Иркутска, искала, где получше и побесплатней. И вот в 2022 году я не провела ни одного «Кофейника», настроения у меня не было, видите-ли, а к 25 ноября того года у меня на руках была бумажка с готовым диагнозом. Больше я точно так делать не буду.
И ещё. Я, встречая этот Новый год плакала от благодарности за то, что дожила до него. Ни один день, а каждое утро января, наверное. Огромное чувство благодарности за то, что я живая у меня и до сих пор сохраняется и по отношению к родителям, и врачам, конечно к Богу, к земле, к родным людям. Столкнувшись с реальностью смерти начинаешь очень ценить жизнь во всех её проявлениях. Бонусом я живу год и сколько лет продлится мой бонус – никому не известно. Я очень люблю жизнь и надеюсь, что это взаимно.
